Музей МГТУ им. Н.Э. Баумана
Мытищинский филиал

ЖЗЛ — Жизнь Замечательных Лестеховцев

Каждая четвёртая машина не вернулась из рейса по Ладоге. В одной из них мог оказаться В. И. Алябьев

Какие чувства испытываю я, как и многие другие оставшиеся ещё в живых ветераны Отечественной войны, в связи с юбилеем Победы? Чувства очень сложные и противоречивые. С одной стороны, я преисполнен гордости за нашу Великую Победу, а с другой — меня одолевают горечь и боль от сведения к нулю её результатов для России, адекватного великому поражению.

Кардинально изменен общественно-политический уклад нашего Отечества: от социализма с его социальными гарантиями нас привели то ли в феодальный, то ли буржуазный строй с беспощадной экономикой и шквальным захватом нашего рынка иностранными товарами, улиц и площадей — инородными надписями, радио, телевидения, кино — чуждой нам, в основном американской, масс-культурой и тенденциозной информацией.

Да, наше поколение может гордиться участием вместе со всем советским народом в Отечественной войне. Тогда весь народ добывал победу: и те, кто воевал на фронте, и те, кто трудился в тылу. Многие отдали за неё свои жизни. Вечная им слава и благодарная память!

Для меня война началась в 1939 году, с Финской кампании. В 1940 году мы освобождали Эстонию («оккупировали», как говорят ныне прибалты).

Мне было 19 лет, когда началась Великая Отечественная война. Я прошел её солдатом (в конце войны — старшим сержантом), шофёром грузовой машины, сначала в отдельном автотранспортном батальоне Ленинградского фронта — отступление от Таллинна до Ленинграда, блокада, Ладожская Дорога жизни, — а потом с 18-й Артиллерийской Гатчинской Краснознаменной Ордена Суворова I степени дивизией прорыва резерва Главного командования — наступательные бои — Гатчина, Нарва, Таллинн, Варшава, Данциг и наконец, прорыв обороны немцев на Одере и взятие Берлина, где мы встретили Победу.

За военные годы мне пришлось немало испытать и увидеть. После войны я много читал и могу отличить правдивое от лживого, недобросовестного. Вот, например, сейчас много пишут и говорят о соглашении Риббентропа — Молотова, о несправедливости с нашей стороны Финской войны, об оккупации Прибалтики. При этом ничего не говорится о незаконном декрете Ленина, который без согласия народа отделил от России её исконные прибалтийские земли. Для меня же совершенно ясно, что освобождение Прибалтики, именно освобождение, так как декрет Ленина был незаконным, так же как и Финская война, были необходимы и правильны. Если бы это не было сделано, немцы бы начали войну на Карельском перешейке не с Выборга, а с Сестрорецка (30 км от Ленинграда), в Прибалтике — не с литовской границы, а с Нарвы (90 км от Ленинграда), так как немцы перед войной, конечно же, ввели бы свои войска и в Эстонию, и в Латвию, и в Литву, как они это сделали в Бельгии, Финляндии, Румынии, Польше. Тогда Ленинград был бы наверняка взят немцами, и они сровняли его с землей. Вряд ли бы тогда устояла и Москва. Ход войны и её результаты были бы тогда другими — трагичными и для нас, и для многих стран и народов Европы.

Ещё один пример. Поляки нас обвиняют в том, что мы чуть ли не предали их, не освободив Варшаву раньше, когда там было их восстание, которое немцы подавили, и поляки потеряли несколько тысяч человек. Я участник освобождения Варшавы и всей Польши (мы потеряли при этом 600 тысяч человек) и хорошо помню именно как шофёр, что до самого начала наступления на Варшаву мы подвозили к фронту снаряды, горючее, шла техника, новые войсковые пополнения. Если бы мы начали наступление неподготовленными, то, с учётом форсирования Вислы, наши потери были бы больше на десятки и даже сотни тысяч солдат и офицеров. Во имя чего? Во имя кучки польских политиканов, рвавшихся к власти и не желавших согласовывать с нашей армией момент восстания, как это было сделано чехами в Праге.

Я хорошо помню наши разговоры в холодных землянках (мы тогда ещё не умели их строить) на берегу Ладожского озера в коротких перерывах между рейсами. Мы уже тогда знали: нам надо, и мы дойдем до Берлина. Конечно, каждый из нас сознавал, что он лично может и не дойти, но все были уверены в общей победе.

Помню моего друга Володю Черносвитова, мечтавшего стать писателем. Он так убежденно говорил о победе, что всем нам хотелось скорее идти вперед, а сам он буквально рвался в самые опасные рейсы. Он не дожил до Победы, погиб на подступах к Берлину, так и не написав своей книги о войне.

Военные годы были характерны также внутренней ответственностью каждого из нас за выполнение долга в любых условиях, в любой обстановке: и под обстрелами, и под бомбами, когда хотелось срастись с землей, каждый делал то, что от него требовалось.

Помню, мы поехали за снарядами к складу на окраине Ленинграда, а этот район бомбили. На окраине начался пожар от зажигательных бомб, кое-где были видны раскалённые струи, стекавшие с крыш. Мы все, не сговариваясь, подали машины именно к загоревшимся складам, чтобы быстрее вывезти из них снаряды. Одни грузили их на машины, другие тушили пожар. Взрыв был предотвращён. Посмотрите потрясающий фильм «Порох».

Ещё я живо вспоминаю Ладожскую Дорогу жизни, по которой мне пришлось ехать уже 29–30 ноября 1941 года в числе первых машин с нарубленными в лесу вешками. Лёд был ещё очень слабый, и, как он прогибается, я увидел, лишь когда выскочил из своей провалившейся полуторки ГАЗ АА. Потом лёд окреп, и началось регулярное движение. Дорогу бомбили и обстреливали немцы, особенно 9-й км, где из-за подлёдного течения была трещина и вследствие этого постоянно образовывалось скопление машин. Несмотря на обстрелы, на льду постоянно несли службу дорожники и регулировщики — молодые девушки. В мороз, на пронизывающем ветру, часто под огнём они направляли машины в сторону от воронок и трещин. И если бы не они и их обогревательные палатки, я однажды попросту бы замерз, когда в 30-градусный мороз моя машина вышла из строя.

Не могу не вспомнить поездки по весеннему льду. На нём выступала вода, сначала были небольшие лужи, потом они становились больше, а затем они покрывали всю дорогу, и приходилось ехать по сплошной воде, не зная, что скрывается под нею. Но ехать было надо, и мы возили грузы, необходимые Ленинграду, пока лёд держал машины.

Для фронтовых отношений были характерны сплочённость, дружба, чувство товарищества, взаимная выручка. Такая атмосфера царила всегда: и при отступлении, и в наступлении, и в боях, и на отдыхе. Ведь недаром так много говорится о фронтовой дружбе.

Мне запомнился один случай, возможно потому, что он был одним из первых. Нашей группе из 4–5 машин было приказано развезти боевые припасы по лесным тайникам для партизанских групп в районе Чудова. Выполняя это задание, мы задержались из-за плохих дорог, и, когда на обратном пути пытались выехать на шоссе, нас обстреляли немцы, занявшие дорогу. Потеряв одну машину, мы стали пробираться к Ленинграду боковыми лесными дорогами. Наступила ночь, двигались без фар, я ехал последним. Передние машины расшатали мостик, и он провалился подо мной. Я остался один и, наверное, не сумел бы выбраться, если бы не мои товарищи. Несмотря на тревожность обстановки — надо было торопиться, пока немцы не перерезали боковые дороги, — они, заметив мое отсутствие, издалека вернулись за мной, вместе мы вытащили машину и уже к утру возвратились в часть.

И, наконец, о самом тяжелом в памяти о войне.

Это — не опасности: мы считали их неизбежными и привыкали к ним. Это — не тяжелый труд, часто без сна и отдыха, это — не холод и голод. Самый неизгладимый след в душе и сердце оставили жертвы войны. Это — умирающие ленинградцы, женщины и дети. Мы вывозили их из блокады по Ладоге и иногда не довозили живыми. Это — наши погибшие товарищи, которых мы потеряли в боях.

Мемориал «Разорванное кольцо блокады». По Ладожской дороге жизни с 12 сентября 1941 года по март 1942 года было эвакуировано 1,5 млн ленинградцев.

Нельзя забыть голодных, исхудавших детей из только что освобождённых начисто сожжённых деревень Псковщины, этого исконно русского края, колонны измученных советских людей, вызволенных из фашистского плена.

А развалины Петергофа, Пушкина, Павловска, Гатчины, Пскова — разве можно забыть их?! Как больно было видеть свежие раны родной земли, своего народа! Эта боль осталась на всю жизнь вместе с обострённым чувством Родины, сознанием необходимости обеспечения её безопасности и обороноспособности.

В. И. Алябьев

Виктор Иванович Алябьев — профессор, доктор технических наук, академик РАЕН, заслуженный деятель науки и техники РСФСР. Научное направление — создание подъёмно-транспортных машин, оперативное управление процессами лесозаготовок. Им разработана теория параметров лесных машин. Автор 9 авторских свидетельств, награждён 3 медалями ВДНХ. Руководил кафедрой Промышленного и транспортного строительства МГУЛ (МЛТИ) и Отраслевой лабораторией по автоматизации управления транспортом леса и строительством лесовозных дорог.

Автор многих монографий, учебников, учебных пособий и журнальных статей. Подготовил 18 кандидатов и 2 докторов технических наук. Длительное время был председателем специализированного совета по защите диссертаций, членом экспертного совета ВАК. Автор книги «ЦНИИМЭ. Дела и люди» 2002 г.

Электронная версия статьи подготовлена
А. М. Волобаевым и А. В. Подворной
на основе материалов книг
«Лестеховцы — Победе», «Они защитили Родину»