Музей МГТУ им. Н.Э. Баумана
Мытищинский филиал

ЖЗЛ — Жизнь Замечательных Лестеховцев

К 80-летию начала Великой Отечественной войны

О тревожных днях 1941 года в Строителе вспоминает выпускник МЛТИ 1954 года, директор знаменитой московской мебельной фабрики «Ольховка» Михаил Григорьевич Смирнов.

Военкомат в Леонидовке

До войны на весь Мытищинский район был один военкомат, который находился в Леонидовке в 100 метрах от железной дороги, недалеко от существующего сейчас двухэтажного торгового центра. Мы жили примерно в 150 метрах от него.

Находясь у дома, мы уже вечером 22 июня слышали, как люди с песнями, с гармошками толпами шли в военкомат со станции Строитель. Приезжали и из Челюскинцев, Тарасовки и Клязьмы, относившихся к Мытищинскому району. Люди шли круглые сутки в течение 3–3,5 месяца. У военкомата, вдоль железной дороги, почти до бывшего Мытищинского переезда, сидели на траве тысячи людей, пришедших провожать своих родственников. Был слышен непрерывный шум — плач, рыдания и песни под гармошку или гитару. Так было и вечером, и ночью. Приезжали автомашины-кинопередвижки и показывали, насколько я помню, только кинофильм «Чапаев». Из громкоговорителей на всю округу звучали песни в исполнении Леонида Утесова.

Большую часть своего времени мы, мальчишки, проводили у военкомата. Каждые 2–3 часа на его территории, куда пускали только призывников, формировался отряд из 150–200 человек и в сопровождении вооруженных красноармейцев строем шёл на станцию Мытищи, где уже стояли эшелоны с вагонами-теплушками.

Все эти проводы часто проходили под проливным дождём. Но на него никто не обращал внимания. Промокшие провожающие иногда сутками сидели на улице, если были какие-то недоразумения с документами у призывников. Редко у кого были брезент или зонты.

Тех ребят, у которых не было на время призыва родственников, провожали соседи. Всегда было очень много девушек, просто так приходивших приободрить ребят, провожая их на великую битву.

Тревожные дни

В середине октября 1941 года из Подлипок уходили последние составы с демонтированным оборудованием заводов Калининграда. С этими же составами в прицепленных товарных вагонах, изредка пассажирских, ехали и рабочие, демонтировавшие оборудование, и те, кто должен был работать на нём. Некоторым работникам разрешали брать с собой членов семьи.

На большинстве предприятий и учреждений активно уничтожали документы, имеющие какое-либо значение для немцев. На помойках института ЦНИИМЭ валялись изрезанные резиновые печати и многие изорванные документы, которые не успевали сжигать. Работникам, не пожелавшим уезжать в эвакуацию, выдавали трудовые книжки.

Электропоезда уже не ходили, вагоны электричек перевозили паровозы, ходившие от Монино до Москвы с интервалом в полтора-два часа. Рабочие, которым было поручено снимать электропровода, могущие пригодиться врагу, брали у нас на время топоры и лопаты, которых им явно не хватало. Провода разрубали, перетаскивали в разные ямы и канавы и слегка присыпали землей.

Многие жители несколько дней были в таком состоянии, когда не было даже желания запасать продукты, так как они собирались убегать в ближайшие леса. В нашей семье было четверо детей. У каждого — свой рюкзак, в котором находились документы — свидетельство о рождении, надёжно завернутое в клеёнку, немного чёрных сухарей, колотый сахар, соль, спички, несколько вареных картофелин, а также запасные тёплые вещи. Рюкзаки по весу соответствовали возрасту и силе. Спали, не раздеваясь, потому что в любую минуту готовились покинуть дом и уйти в Челюскинский лес, как нам представлялось — самое надёжное место.

Почти круглые сутки над Подлипками и Ярославским шоссе кружили немецкие самолеты — разведчики и бомбардировщики. Стояла ненастная погода с низкой облачностью, самолёты-разведчики летали очень низко над землей и в бреющем полёте стреляли даже по одиноким прохожим на территории нашего института и прилегающего к нему поселка. В тёмное время суток небо освещалось сотнями прожекторов, наводивших лучи на прорвавшиеся самолёты, которых иногда насчитывалось до десяти. К ним летели тысячи трассирующих пуль и снарядов: сотни зениток, установленных на крышах кирпичных домов и на мытищинском поле, вели непрерывный огонь, не давая снизиться и сбросить бомбы на железную дорогу и Ярославское шоссе, по которому круглые сутки в Москву шло подкрепление. Зенитная атака на самолёты усиливалась, когда, пропуская очередной железнодорожный эшелон, перекрывали переезд через Ярославского шоссе, и образовывались длинные вереницы машин и людей вплоть до санатория «Подлипки». Немецкие лётчики стремились в этот момент сбросить бомбы с низкой высоты, но это им практически никогда не удавалось. Улетая, они беспорядочно сбрасывали бомбы, которые почти никогда не достигали цели, падали в лесу или вблизи дороги, не причиняя особого вреда. Мытищинская церковь, являвшаяся главным ориентиром для фашистов (как потом писали газеты, она была обозначена на картах, которые находили в планшетах немецких лётчиков, сбитых под Москвой), была замаскирована выкрашенными в зелёный цвет металлическими стружками под цвет деревьев, а кресты предварительно сняты.

Водителей порожних машин или везших неважный для тех дней груз направляли предписанием и в сопровождении солдата на Ленинградское шоссе, а затем на Ленинградский фронт, не отпуская домой, в Подлипки. Были и те, кто, подобно моему дяде, Александру Дмитриеву, писали прохожим у шоссе свои адреса и просили сообщить их родственникам.

Конечно, всё это время работал ряд цехов, вернее, участки, которые обеспечивали фронт и занимались сваркой «ежей» — заграждений от танков. В эти самые критические для нашей столицы дни со стороны стрельбища «Динамо» слышалась непрерывная канонада разрывающихся снарядов тяжёлой артиллерии и разрывы бомб. Жители больше всего боялись высадки немецкого десанта, о котором говорили на закрытых собраниях оставшиеся на местах политические руководители. Когда канонада стихала, люди успокаивались и принимались за свои неотложные домашние дела. Но при гуле летящих самолётов все снова смотрели на небо.

В военкомате по-прежнему продолжался призыв тех немногочисленных призывников, которым по состоянию здоровья полагалась отсрочка. Их приводили на опушку леса в Леонидовке — «треугольник», разбивали на отделения по 7–10 человек и в течение примерно полутора часов объясняли, как следует работать штыком, обращаться с винтовкой и принцип её действия в бою. Для большинства молодых призывников всё это было новым и неизвестным, так как некоторым из них едва исполнилось 18 лет. Винтовку выдавали одну на десять человек, она переходила из рук в руки через каждые пять минут. Производилась зарядка одним холостым патроном, но без выстрела. После такого обучения красноармейцев отправляли пешком в Мытищи, где стояли эшелоны. Солдаты в начале ноября были одеты в шинели, ботинки с обмотками и пилотки; зимних шапок, как говорили занимавшиеся с ними военные, уже не хватало.

В январе 1942 года эвакуировали институт ЦНИИМЭ, в одном из корпусов которого позднее разместился МЛТИ. В будущем главном учебном корпусе нашего института в начале 1942 года, февраль — март, размещались воинская часть и госпиталь легко раненых танкистов. После выздоровления они направлялись на фронт на танках, ремонтировавшихся в помещениях, которые были на месте теперешнего спортзала. Территория института строго охранялась. Некоторых из нас, голодных мальчишек, младшие командиры проводили в столовую и давали по 2–3 порции щей без хлеба. Но это были настоящие щи, на мясном бульоне, горячие, вкус которых запомнился на всю жизнь.

В мастерские принимали рабочих многих специальностей, из числа тех, кто не уехал из Подмосковья. Большинство работников — гражданских лиц остались работать в коллективе открывшегося в 1943 году Московского лесотехнического института.

М. Г. Смирнов,
выпускник 1954 года, факультет МТД.

Электронная версия статьи подготовлена
А. М. Волобаевым и А. В. Подворной
на основе материалов книги
«Лестех. Продолжение следует» 1953–1968. Издание 2003 года.